Хотелось бы пропеть вместе с Pussy Riot «Богородица, Путина прогони».
Не позволили три данности: возраст, отдаленность от христианской конфессии, отсутствие голоса и музыкального слуха. Вместо сильного освобождающего действия приходится топтаться с видеокамерой в давно знакомом дворе Таганского суда.
Впервые оказалась в этом месте в ноябре 2004 года, во время суда над выставкой «Осторожно, религия!»
В начале процесса число сторонников обвиняемых сильно уступало числу «православных пикетчиков», заполнявших лестницы и коридоры здания.
Беспрерывное чтение молитв у дверей зала судебных заседаний, молебны на лестничной площадке, иконы и кресты как оружие нападения, крестный ход вокруг здания — все это довелось наблюдать и сохранить на видеопленке. Краткая версия моих наблюдений http://youtu.be/8W6gKzABX80
«Процесс снимать запрещено, но в здании суда съемка разрешена» - периодически сообщают судебный приставы в ответ на протесты недобрых старушек, закрывающих лица иконами.
Перформанс нуждается в зрителе. Демонстрация агрессии по отношению к видеокамере включает ее в поле действия в роли зрителя, наряду с освоившимися с обстановкой работниками суда и растерянными посетителями.
Многолетний опыт видео документации акций и перформансов подсказывает, что современное искусство встретило в лице «активистов веры» не просто противников, а присвоивших его язык конкурентов.
И все же эти рядовые «православные перформеры», фактуры и звуки судебного помещения в сочетании с молитвенным распевом, сама ситуация несовместности происходящего, не столько пугали, сколько вызывали художественный интерес. Пугали юные прокурорши в мини-юбках зачитывавшие в рамках обвинительного заключения такие слова как «десакрализация сакральных символов» и «кощунство».
Жанр гражданской активности в форме «стояния у суда», как я знаю из рассказов старших друзей, родился в январе-феврале 1966 года, во время судебного процесса по делу писателей А.Синявского и Ю. Даниэля. Из тех, кто стоял тогда на морозе, сложилось потом диссидентское и правозащитное движение.
Постаревшие участники этой общности вместе с небольшой группой художников составили в 2005 году основное ядро стоявших в коридорах и на лестницах Таганского суда в последние дни процесса. Во время первой судебной конфронтации искусства и религии искусство растерянно обороняло свою территорию. Надо заметить, что для большинства бывших диссидентов и нынешних правозащитников ситуация была сильным шоком. По инерции давних времен они продолжали воспринимать людей церкви как коллег по несчастью, как жертв того же аппарата советского насилия, как и они сами.
«Собственно весь процесс можно рассматривать как перформанс, только судья и прокуроры работали в рамках заранее заданного сценария, не известного другим участникам (что скорее близко жанру акции), а подсудимые, адвокаты и им сочувствующие — в рамках экстремального экзистенциального перформанса.
Поиск зашифрованных вражеских следов и литургия на лестницах районного суда — все это вызывает странное чувство, что завтра наши мегаполисы окажутся охваченными эпидемиями плясок святого Витта» - так мне виделось в марте 2005 года.
Судя по происходящему сегодня, литературная гипербола сбывается.
Два первых звонка истории, вынудившие к эмиграции художников-акционистов Авдея Тер-Оганьяна (1998) и Олега Мавромати (2000), обозначили линию разрыва.
Но еще можно было подумать, что это частные вспышки всплывшей из глубин андеграуда национально-религиозной активности.
Только в коридорах Таганского суда с ноября 2004 по март 2005 пришло понимание, что ситуация намного серьезнее, и за спинами группки погромщиков и кликуш уверенно обустраивается сама новая власть.
Следующий виток, процесс по делу Ю.Самодурова и А.Ерофеева (выставка «Запретное искусство») я пропустила. Появилась новая поросль художественных активистов, не только стоявших во дворе, но много смелее реагировавших на происходящее.
Но 19 апреля этого года усидеть вдалеке было невозможно, и, преодолев полторы сотни километров, оказываюсь в знакомом дворе Таганского суда.
За семь лет обстановка сильно изменилась. Двор перекрыт полицией уже на подступах. Судебные приставы, кажется, как и полицейские, в бронежилетах, их не менее пяти у главного входа в здание. «Перформеров» с иконами и крестами не видно. Только один из главных активистов «Народного собора», сменивший с тех пор нейтральный свитер на демонстрирующую национально-религиозную принадлежность черную косоворотку, дает интервью. Несколько агрессивных молодых людей вступают в дискуссии с сильно превосходящей их по численности группой поддержки подсудимых, (вернее, заключенных, так как, в отличие от подсудимых 2004 года, предполагаемые участницы акции в ХХС взяты под стражу и суд этот не по существу, а по продлению их ареста.)
Дискуссия позднее перерастает в легкую потасовку с применением сырых яиц в качестве боеприпасов. Еще был порошок огнетушителя и пара дымовых шашек – оружие «православных».
Молодые арт-активисты объявили в поддержку «Судебный фестиваль». Осуществить его удалось лишь частично, и ценой путешествия участников в полицейском автобусе по окончании действия. Обстановка разительно отличалась от знакомой мне по марту 2005 года. Вместо оцепеневших и растерянных немолодых интеллектуалов двор наполнен по большей части молодежью, уже закаленной в протестных акциях, готовой рисковать. И главное, вместо общего ощущения 2005 года, характеризовать которое можно только лагерным термином «попасть в непонятное», все понимают, что происходит. Всё уже обрело имена и не в последнюю очередь благодаря Pussy Riot.
Я не буду анализировать молебен Pussy Riot с точки зрения искусства, потому что им удалось то, о чем авангардное искусство уже не менее века только мечтало – выйти на территорию реальности и изменить ее. Об этом подробно в тексте Анны Толстовой:
«Все эти разговоры в пользу современного искусства оскорбительны как для него самого, предстающего здесь в виде нашкодившего дурачка-эпатажника, так и для Pussy Riot: чем-чем, а глупым эпатажем их акцию никак не назовешь. Вот уже два месяца, как они — властительницы дум, давшие голос и цвет безгласному и бесцветному протесту «белого движения»». Вопросы панктеизма. http://www.kommersant.ru/doc/1922223
С точки зрения веры и христианства было множество блестящих текстов: и о. Якова Кротова http://www.svobodanews.ru/content/article/24508098.html, и Дмитрия Ахтырского http://grani.ru/blogs/free/entries/196324.html и, более всего мне близкие, тексты кинорежиссера Артура Аристакисяна. http://golishev.livejournal.com/1978803.html
Поэтому остановлюсь только на визуальной и смысловой стороне происходящего, связанной со спецификой моего взгляда видеохудожника и перформера, художника занятого в области визуального действия, материалом которого является тело.
Инверсия телесности.
Гипертрофированная телесность, символы плодородия, скованность и одновременно навязчивый эротизм – все это признаки патриархальных и тоталитарных режимов устремленных к созданию нерушимого коллективного тела.
Напротив, ускользающая гендерная идентичность, подчеркнутая бесплотность – знаки раскрепощения.
Первое, что происходит с телом, примененным в качестве материала искусства – оно становится сознательным. Стирается граница физиологического и психологического, высокого и низкого, Это не карнавальная инверсия, а скорее анимация, в первоначальном смысле слова – одушевление.
Первое, что изумило в телесной конфигурации арт–фестиваля во дворе Таганского суда, – тяжеловесная, раздутая и усиленная спец–амуницией карикатурная телесность полицейских заслонов, противопоставленная подвижной и лишенной телесности группе арт–акционистов.
Многие писали о самой акции как битве Масленицы с Великим постом, метафора красивая, но к сущности происходящего трудно применима. И сленговое значение названия группы, так усиленно переводимое на русский абсценный язык разъяренными преследователями, не имеет ничего общего с визуальной знаковой системой выбранной группой. Они анонимны, тело перекрыто столь сильным цветом, что лишено не только имени, но и любых признаков женского, эротического, собственно–телесного существования. Бунт цвета, только что рожденного из белого света. Бунт радуги. Ощущение, что коллективное, раздутое и бессмысленное тело, состоящее из полиции, церковных иерархов, радикальных националистов и судейского корпуса противостоит подвижному множеству одухотворенных тел, то сливающихся в многотысячные шествия, то осуществляющему персональные действия.
Три девочки пишут мелками на асфальте. Ощущение невесомости от их движений и совершенно непонятно, как могли их схватить серые полицейские туши. Уволакиваемое в автозак радужное пятно должно было просто взлететь.
Выстоявшие до самого вечера провожали аплодисментами и криками «Свободу» Екатерину, Марию и Надежду. Каждая из них промелькнула на секунду в зоне видимости между дверью суда и автозака.
Документация здесь: http://youtu.be/Oh30FSXMgT0 и здесь http://youtu.be/HaQqj611Rww
