В последние две недели часто можно услышать о том, что массовый протест в России якобы захлебнулся, не достигнув сколько-нибудь значимых результатов, а снижение численности протестных мероприятий свидетельствует о политической победе власти. Легко понять, когда это говорят и пишут люди, карьера и благосостояние которых напрямую зависят от того, как долго продержится нынешний режим (кстати говоря, далеко не всегда подобные деятели находятся на содержании у власти, зачастую выгоды от ее существования они извлекают косвенным путем). Но самое печальное, что подобные мысли высказывают и те, кто вроде бы должны были бы сочувствовать внесистемной оппозиции. Это значит, что перспектива успеха сил, стремящихся уничтожить нынешнюю социально-политическую систему (а не улучшить ее, заняв в ней доминирующее положение), пугает и некоторых убежденных противников нынешней власти.
Прежде всего, какие ожидания сторонники внесистемной оппозиции могли связывать с развитием массового протеста (точнее говоря, первого этапа его формирования, который завершился в начале марта)? Вполне возможно, что какие-то особо впечатлительные оппозиционеры, действительно, рассчитывали на то, что представители власти, испугавшись большого числа протестующих, бросят хорошо налаженный бизнес, откажутся от огромных доходов, почестей и международного авторитета, и убегут из страны. Подобную наивность можно извинить только тем, что ее развитию способствовало освещение событий «арабской весны» европейскими и американскими медиа. Российские СМИ также говорили примерно тоже самое, только давали участникам событий в Тунисе и Египте другие оценки. Но все сходились в том, что народные массы, то ли возмущенные многолетней диктатурой (раньше они ее терпели, но потом передумали и решили бороться), то ли подкупленные иностранной агентурой (какие-либо рациональные мотивации деятельности внешних игроков российские журналисты даже не пытались выдумать) вышли на улицы крупных городов и заблокировали работу органов власти. В результате тунисское и египетское руководство в панике бежало, а победители остались управлять страной по собственному разумению. В Египте к представителям протестного движения неожиданно присоединились военные (в чьих руках и оказалась реальная власть), о роли которых в свержении режима Мубарака российские каналы вовсе не упоминали.
Очевидно, что такого рода картина может только помешать оценке реальных задач протестного движения. В египетском и тунисском обществе давно зрело скрытое недовольство, которое в Египте на протяжении последнего десятилетия несколько раз выливалось в массовые протестные акции. Значительная часть египетской и тунисской элиты была недовольна тем, что главные рычаги управления экономикой оказались в руках ближайшего окружения диктаторов. Кроме того, сами правители Египта и Туниса превратились в глазах европейской и американской верхушки из гарантов спокойствия и стабильности в деятелей, способных спровоцировать социальный взрыв в регионе, чрезвычайно важном с геополитической точки зрения.
Ничего подобного в России пока нет. Поэтому мечтать о повторении среди родных осин «арабской весны», по меньшей мере, странно. Нужно создавать общественные условия, позволяющие осуществить радикально преобразование нынешней системы. Без этого любые протестные действия, какими бы массовыми они ни были, в лучшем случае приведут лишь к смене фигур во властной верхушке и некоторым косметическим улучшениям, которые через несколько месяцев будут уничтожены в результате закулисного сговора между победителями и побежденными.
Собственно говоря, именно это и произошло после инаугурации Ющенко, когда окрыленные победой участники «оранжевой» революции вернулись к повседневной жизни.
Вряд ли кого-то может вдохновить повторение в России украинского сценария. Во многом благодаря «оранжевой» революции массовый политический процесс оказался полностью дискредитирован в галлах общества, а у власти в стране оказалась группировка, по сравнению с которой деятели времен Леонида Кучмы выглядят бескорыстными сторонниками народовластия.
Чтобы этого не произошло в российском обществе должно сформироваться массовое движение, ясно осознающее свои стратегические цели, опирающееся на низовые структуры, выдвигающее собственных лидеров, а не делающее ставку на «оппозиционеров», вышедших из властной верхушки.
В стране, где политическое пространство полностью контролируется властью, а обществу долго навязывались иллюзии о постепенном и практически предрешенном росте благосостояния, который обеспечили усилия власти, массовое общественное движение может появиться только на волне протеста. Благодаря событиям последних месяцев для этого возникли все необходимые условия. Миллионы людей увидели, что заслуги и достижения власти публично ставятся под сомнение. Представители элиты убедились, что у государственного руководства все не так хорошо, как оно пытается изобразить. А это значит, что власть может неожиданно заметаться, начнет добиваться народной любви с помощью шумных антикоррупционных и антибюрократических кампаний. Соответственно, из покровителя и защитника, защищающего от народного гнева, она может превратиться в угрозу стабильности и привычному образу жизни. Следовательно, раскол, начавшийся внутри политической и экономической элиты, будет только усиливаться.
Пытаясь нейтрализовать своих потенциальных противников, — партии системной оппозиции, которые могли бы воспользоваться протестной волной в собственных интересах, власть нанесла сильный удар по сложившейся политической системе. Власть пошла на частичную реализацию одного из главных требований внесистемной оппозиции, которое было важнейшим положением ее общей платформы еще на начальном этапе ее формирования. Был принят новый закон о регистрации политических партий, который ставит силы «официальной» оппозиции в крайне затруднительное положение. Теперь они вынуждены будут перейти от борьбы с власть при помощи осторожной критики и декларативных заявлений к реальным политическим действиям. Иначе они быстро затеряются в море новых политических образований. Кроме того, крупнейшие «системные» партии должны будут договариваться с небольшими политическими силами, не связанными какими-либо договоренностями в властью, а потому способными выдвигать радикальные требования. Иначе они будут неизбежно терять избирателей, которых жесткие противники власти будут убеждать в соглашательстве и продажности крупнейших партий, если те не смогут наладить сотрудничество с радикальной частью оппозиции.
В общем, ситуация во многом будет напоминать ту, что сложилась в середине 90-х, когда власть чувствовала себя чрезвычайно неуверенно.
Это не значит, что поражение нынешнего режима практически предрешено.
Он может устоять и даже укрепиться, если протестное движение пойдет на спад. Но нужно понимать, что на новом этапе его развития общественное влияние протеста будет определяться не численность акций в Москве и Петербурге, а тем, сколько людей в провинциальных городах выходят на площади под лозунгами, направленными против системы. Тем, насколько часто будут попадаться на глаза граффити и листовки с призывом к протесту. Готовностью «простых людей» участвовать в обсуждении проектов будущего общественного устройства и стремлением экспертов и деятелей культуры, дорожащих своей репутацией, как можно сильнее дистанцироваться от власти.
Достижение этих целей требует целенаправленной агитационной, организационной и политической работы, которая может показаться менее захватывающей и интересной, чем проведение массовых митингов, приковывающих внимание большинства мировых СМИ. Кроме того, в ходе этой работы могут выйти на первый план новые протестные лидеры и политические деятели, которые и станут главными ораторами на новых массовых митингах (их время может прийти уже через полгода). Возможно, кому-то это кажется неприятным и несправедливым. Кто-то хотел бы обеспечить себе политическое положение, заняв руководящую должность в «старой», или в новой оппозиционной партии. Если объявить о поражении протестного движения, активная деятельность в рамках партийных структур станет естественным выходов для большинства участников протестных акций. Но, в действительности, это станет огромным шагом назад, отказом от тех результатов массового протеста, предательством первого значимого успеха нарождающегося гражданского общества.
