Около месяца назад Джиллиан Мак Айвер-Тоумбли, медиа художник из Лондона, прислала анкету под названием «DO YOU REMEMBER THE COLD WAR?»(Вы помните холодную войну?)
Она делает проект, связанный со следами холодной войны в личной памяти. Долго не могла ей ответить. И вот, наконец, отвечая на длинный ряд вопросов, вспоминаю бабушкин кухонный радиоприемник, вещавший об угрозе ядерной войны с Америкой (видимо это был Карибский кризис). И вдруг понимаю, что не только направленная вовне риторика холодной войны из старого радиоприемника воскресла в официальных речах и льется с плоских телеэкранов. Вопрос, заданный Джиллиан, дает ключ к определению того, что происходит внутри, на городских улицах и в сетях нового информационного пространства через пятьдесят лет.
Холодная гражданская война. Была ли она актуальна в советские времена? Ворошу память. Нет, инакомыслящих скорее можно было приравнять к партизанам, получавшим помощь и сочувствие части гражданского населения. Одни, единицы, писали тексты, распространяли самиздат, шли в лагеря. Другие — читали, передавали. Кто то, рискуя благополучием, давал первым работу, убежище на даче, статус секретарей. А кто-то писал доносы. Большинство слушало то, что неслось из отечественныхтрех-программныхрадиотрансляций и не задумывалось.
Потом, когда большинству те же родные радиоприемники и появившиеся в каждом доме телевизоры начали рассказывать то, что они видели и знали сами, (но не могли найти слов и понятий для определения), система с невероятной скоростью из мощной пирамиды обратилась в прах. Так казалось в 91 году.
Но если опять покопаться в памяти, то самый яркий эпизод — раннее утро, кажется это 21 августа 1991 года. После самой тревожной ночи у Белого дома, когда трое погибли, а стоявшие в 100–200 метрах от места событий, сцепившись и ожидая штурма, узнавали об этом из трансляции «Эха Москвы» по маленьким радиоприемникам.
Утром, часов в семь, пошел проливной дождь, а простоявшие ночь потихоньку двинулись к метро, смененные новыми людьми.
Мы погружались в недра московского подземелья. И если на эскалаторе и станции мокрые кучки людей были плотными, несущими общий ночной опыт и не вызывали вопросов у остальных пассажиров, то постепенно, в вагонах, на разных линиях, их становилось все меньше и меньше, а «граждане пассажиры», если не опускали лиц и глаз, то взирали удивленно. Помню, что на выходе моей станции нас оказалось всего двое, «мокрых», и, улыбнувшись друг другу, мы растворились на улице среди спешащих на работу «сухих».
Через два года настоящая гражданская война случилась. В том же месте. А потом продолжалась долго, как же иначе назвать то, что происходило на Северном Кавказе. Сегодня, к счастью, это холодная гражданская война, та, что происходит на избирательных участках, между наблюдателями и «карусельщиками», на экранах мониторов между блогерами и «нашисткими ботами», та что, как и положено гражданской, разделяет семьи линией фронта, и один брат голосует за пункт пять, а другой — за четвертый.
Кто-то связывает белую символику Болотной с давней Гражданской войной и считает предпочтение белого цвета причиной наших неудач. Но с тем же успехом можно говорить, что это относится к войне алой и белой розы.
Сегодня белое на белом, то есть белая символика на белом снегу — это настойчивое утверждения статуса холодной войны, нежелания переходить к настоящей, огненно-красной. А еще белое — весь спектр: спрятанный в свете, в снеге, не проявленный.
Это подтвердилось невиданной до сих пор консолидацией политических цветов. Подтвердилось и отношением к девушкам в радужных костюмах, совершивших акцию-молитвув ХХС (в их защиту шесть тысяч подписей в открытом письме, инициированном православными верующими!).
Молитва — то последнее, что остается не желающим реальной войны, когда все другие способы сопротивления исчерпаны.
После питерской акции с Литейным мостом возник вопрос: есть ли равное по потенциалу место в московском городском пространстве? (ХХС не рассматриваю в силу собственной конфессиональной непричастности). Логика московской топографии кольцами вела к Кремлю. Как оказалось, не только меня, но и тех, кто осуществил Белое Садовое кольцо и надеялся пятого марта замкнуть вокруг Кремля Белую цепь.
В итоге несколько месяцев назад сложился проект, вышедший за рамки акционизма:
В центре Москвы уже более ста лет кровоточит язва — Кремль.
До 10-х годов 20 века Кремль был белым, сначала белокаменным, а в последствии -беленым поверх красного кирпича.
Красный Кремль это не только историческая и эстетическая ошибка, это перманентно агрессивная точка, размноженная миллионами и миллиардами изображений,- породившая кровавую историю российского 20 века.
Вправлять исторический вывих следует самым простым образом —
побелить Кремль!
Уже после публикации проекта в Сети узнаю, что идея давно и вполне серьезно обсуждалась в среде националистов, видимо оттуда попала в «Сахарный Кремль» Сорокина, а позднее была озвучена в качестве первоапрельской шутки¹.
После недолгого огорчения прихожу к выводу, что терапевтический смысл проекта совершенно не уничтожен таким контекстом. Это точка консолидации — Белый Кремль. К примеру, в Ярославле, сохранившем историческую традицию, удивительно мирное место — белый Кремль в снегу. (Там и музей древнерусской письменности весьма лоялен к современному искусству)
Уже более десяти лет, как только оказываюсь на Каменном мосту, в пробке со стороны Замоскворечья, думаю, часто вслух: «Побелить Кремль!»².
Красный Кремль (ставший таким из-за разрухи первой Мировой и Гражданской войн), а сегодня охраняющий своим красным кирпичом реинкарнацию старого зла, должен стать белым. По постановлению Архитектурного надзора и всех официальных структур, ответственных за сохранение памятников.
Большая холодная война закончилась, как известно, падением берлинской стены.
_______________________________________________
¹1 апреля 2008 г., 09:23
Газета «Московский комсомолец» 1 апреля решила «перекрасить» Кремль в белый цвет. В Управлении делами Президента, утверждает издание в «День дурака», подготовлен проект перекраски Кремлевских стен — уже к 2009 году они из красного станут белыми. По словам историков, когда итальянские мастера при Иване III возводили Кремль, его темный кирпичный цвет «москвичам не понравился и, чтобы примириться с новой крепостью, ее белили», пишет газета.
Московский Кремль изображен белым на известных полотнах — скажем, Верещагина (1867 год) и Васнецова (1894 год). В конце прошлого года группа экспертов провела спектральный анализ верхних слоев кирпичей из Кремлевской стены. Он показал, что последняя побелка состоялась в 1913 году (в феврале удалось найти подтверждения этого факта и в архивах). Первая мировая война, а затем революция, мягко говоря, не благоприятствовали белению. А когда зубчатые стены и башни облупились окончательно и «покраснели», с точки зрения большевиков они стали выглядеть символично, пишет издание.
По данным газеты, решение восстановить исторический цвет Кремля одобрено на самом высоком уровне. Аналогичные плановые работы, проводившиеся в Казанском кремле 2 года назад, обошлись в 1 млн рублей (общая протяженность стен — 2 км). Стены московского Кремля имеют примерно такую же протяженность — 2235 м и по расчетам специалистов, затраты на новый проект не превысят 3 млн рублей.
² Со временем кирпично-каменные крепости стали белить, и их отличие от итальянской фортификации стало ещё разительнее. Первое явное указание на побелку всех стен Московского Кремля относится к 1680 году, хотя отдельные его части, очевидно, начали белить ещё раньше. С 1680 года до начала XX века стены Кремля и Китай-городабыли покрыты побелкой. Отсюда и название Москвы — Белокаменная 21 (http://www.rusarch.ru/nosov_k1.htm).
Чтобы сокрушить наши внутренние стены холодной войны остается воспользоваться приемом симпатической магии — открыть все ворота и побелить стены Кремля.
